Неточные совпадения
Но и
рассказ Инокова о том, что в него стрелял регент, очевидно, бред. Захотелось подробно расспросить Инокова: как это было? Он пошел в столовую, там, в сумраке, летали и гудели тяжелые, осенние мухи; сидела, сматывая бинты,
толстая сестра милосердия.
— Я совершенно согласна с графиней
Толстой, — зачем писать такие
рассказы, как «Бездна»?
— Лидер у них Гололобов, будто бы автор весьма популярного в свое время
рассказа, одобренного
Толстым, — «Вор», изданного «Посредником». Рассказец едва ли автобиографический, хотя оный Гололобов был вице-губернатором.
О странностях Ляховского, о его страшной скупости ходили тысячи всевозможных
рассказов, и нужно сознаться, что большею частью они были справедливы. Только, как часто бывает в таких случаях, люди из-за этой скупости и странностей не желают видеть того, что их создало. Наживать для того, чтобы еще наживать, — сделалось той скорлупой, которая с каждым годом все
толще и
толще нарастала на нем и медленно хоронила под своей оболочкой живого человека.
— И как это случилось, — продолжала становая, видимо, думавшая заинтересовать своим
рассказом Павла, — вы этого совершенно ничего не знаете и не угадываете! — прибавила она, грозя ему своим
толстым пальцем.
Ходил в старину
рассказ о немце, которому подарили щенка-фоксика и сказали, что ему надо обязательно хвост обрубить. Осмотрел владелец фоксика хвост — и стало ему жаль его рубить в указанном месте, уж очень больно будет. Надо не сразу, исподволь, с тонкого конца. И отрубил самый тонкий сустав на конце хвоста, а там привыкай, и до
толстого дойдем исподволь.
— Что говорит итальянец? — спрашивает дама, оправляя пышную прическу. Локти у нее острые, уши большие и желтые, точно увядшие листья.
Толстый внимательно и покорно вслушивается в бойкий
рассказ кудрявого итальянца.
Лунёв слушал и молчал. Он почему-то жалел Кирика, жалел, не отдавая себе отчёта, за что именно жаль ему этого
толстого и недалёкого парня? И в то же время почти всегда ему хотелось смеяться при виде Автономова. Он не верил
рассказам Кирика об его деревенских похождениях: ему казалось, что Кирик хвастает, говорит с чужих слов. А находясь в дурном настроении, он, слушая речи его, думал...
Я вдруг вспомнил кое-какие
рассказы и почему-то почувствовал злобу на Льва
Толстого.
Рассказчик показал нам руку, на которой на одном
толстом, одеревянелом пальце заплыл старинной работы золотой эмальированный перстень с довольно крупным алмазом. Затем он продолжил
рассказ...
Улан слушал внимательно
рассказ о мошенниках, но в конце его встал и велел потихоньку подать карты.
Толстый помещик первый высказался.
Тургенев и Григорович едва напечатали несколько незначительных
рассказов; об Островском, Писемском,
Толстом и других, впоследствии прославившихся писателях, не было еще ни слуху ни духу.
Его задача — надлежащим образом видеть и слышать, а затем воплотить увиденное и услышанное в образе (безразлично каком: красочном, звуковом, словесном, пластическом, архитектурном); истинный художник связан величайшей художественной правдивостью, — он не должен ничего сочинять [Не могу не привести здесь для иллюстрации слышанный мною от Л. Н.
Толстого рассказ, как одна пушкинская современница вспоминала, что сам Пушкин в разговоре с ней восхищался Татьяной, так хорошо отделавшей Евгения Онегина при их последней встрече.].
В «Севастопольских
рассказах»
Толстой описывает солдат на знаменитом четвертом бастионе. «Вглядитесь в лица, в осанки и в движения этих людей… Здесь на каждом лице кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны проложили следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства».
Правда, мы немало также встречаем у
Толстого благочестивых старцев и добродетельных юношей, в них любовь и самоотречение как будто горят прочным, из глубины идущим огнем, но образы эти обитают лишь в одной резко обособленной области толстовского творчества — в его «народных
рассказах».
О том седом кавказском капитане, который в известном
рассказе графа Льва
Толстого, готовясь к смертному бою, ломал голову над решением вопроса, возможна ли ревность без любви?
Кроме денежных средств, важно было и то, с какими силами собрался я поднимать старый журнал, который и под редакцией таких известных писателей, как Дружинин и Писемский, не привлекал к себе большой публики. Дружинин был известный критик, а Писемский — крупный беллетрист. За время их редакторства в журнале были напечатаны, кроме их статей, повестей и
рассказов, и такие вещи, как «Три смерти»
Толстого, «Первая любовь» Тургенева, сцены Щедрина и «Горькая судьбина» Писемского.
Рассказ «Бездна», напечатанный уже после выхода книжки в той же газете «Курьер», вызвал в читательской среде бурю яростных нападок и страстных защит; графиня С. А.
Толстая жена Льва
Толстого, напечатала в газетах негодующее письмо, в котором протестовала против безнравственности
рассказа.
Во время летних прогулок — на копне сена или на обрыве над речкой Выконкой, в дождливые дни — в просторной гостиной, на старинных жестких диванах красного дерева, — я им долгие часы рассказывал или читал, сначала сказки Гоголя и Кота-Мурлыки, «Тараса Бульбу», исторические
рассказы Чистякова, потом, позже, — Тургенева,
Толстого, «Мертвые души», Виктора Гюго.
А
Толстой, весь захваченный жизнью, как будто совсем забывает о писательстве, — он уже автор «Детства и отрочества», кавказских и севастопольских
рассказов, «Трех смертей», «Семейного счастья».
Когда сотни за сотнями перелистываешь страницы религиозных писаний
Толстого, думаешь: все учение Христа полно изложено в одной маленькой книжечке, да и то наполовину заполненной повторениями и
рассказами о всяких чудесах.
Толстой возмущен, взбешен; в этом маленьком проявлении огромного уклада мещанской жизни он видит что-то небывало-возмутительное, чудовищное, в
рассказе своем «Люцерн» публикует на весь мир это событие с точным указанием места и времени, и предлагает желающим «исследовать» этот факт, справиться по газетам, кто были иностранцы, занимавшие в тот день указываемый отель.
Один из бывших боевых товарищей его вспоминает: «
Толстой своими
рассказами и куплетами воодушевлял всех в трудные минуты боевой жизни.
Нетерпение это понятно, потому что должен был появиться новый
рассказ графа Льва Николаевича
Толстого.
Объяснение с приемным отцом нанесло ему страшный удар. Выслушав подробный
рассказ Бориса о его «сибирских приключениях», любви к дочери золотопромышленника
Толстых, Иван Афанасьевич при произнесении Сабировым этой фамилии вдруг вскочил с кресла и весь бледный спросил...
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на.
толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его
рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
На этом основании
рассказ этот, кажется, должно считать сомнительным; но между обитателями равнин Удая и Супоя много охотников крепко стоять за справедливость этой истории, и на все доводы о том, что это ничем не подтверждается в Москве, они с самоуверенною презрительностью оттопыривают свои
толстые казацкие губы и говорят...